Елена вернулась в свою комнату, села перед раскрытым окном и опёрлась головой на руки. Проводить каждый вечер около четверти часа у окна своей комнаты вошло у неё в привычку. Она беседовала сама с собой в это время, отдавала себе отчёт о прошедшем дне.
Ей недавно исполнилось 20 лет. Роста она была высокого, лицо её было бледное, большие серые глаза под круглыми бровями, окружённые крошечными веснушками, лоб и нос совершенно прямые, сжатый рот и довольно острый подбородок. Её тёмно-русая коса спускалась низко на тонкую шею. Во всём её существе, в выражении лица, внимательном и немного пугливом, в ясном взгляде, в улыбке, как будто напряжённой, в голосе, тихом и неровном, было что-то нервическое, электрическое, торопливое, словом что-то такое, что не могло всем нравиться и даже отталкивало некоторых. Руки у неё были узкие, розовые, с длинными пальцами, ноги тоже узкие: она ходила быстро, немного наклоняясь вперёд.
Она росла очень странно; сначала обожала отца, потом страстно привязалась к матери и затем охладела к обоим, особенно к отцу. В последнее время она обходилась с матерью, как с больною бабушкой; а отец стал её бояться, и говорил о ней, что она какая-то восторженная республиканка, бог знает в кого!
Слабость возмущала её, глупость сердила, ложь она не прощала «во веки веков». Стоило человеку потерять её уважение, он сразу переставал существовать для неё. Все впечатления резко ложились в её душу; не легко давалась ей жизнь.